[izumrudik]

Этот город составлен из пробок, пустых

разговоров, бутылок, ментов, иномарок,

спешки, давки, сирен; опоздавших «прости»;

сигаретного дыма; подъездов и арок;

истекающих светом витрин; голубей;

глянца; провинциальных амбиций

и волнующих снов, в коих каждый плебей -

щеголяющий ксивой, моделью и тачкой патриций



Здесь разбилось так много надежд тех, о ком

не рождают газеты и шоу скандальные толки -

босяки - и они не решатся пройтись босиком

по его тротуарам - так больно кусают осколки.



Здесь с утра замечаешь, что за ночь, как доллар, подрос

небоскрёб на углу. Изогнувшись пунктирной,

бесшабашенный кран образует гигантский вопрос,

а вопрос, даже тот, что не задан, здесь, ясно, - квартирный.



Здесь всегда - межсезонье, а воздух - угарная смесь.

Если небо с землёй поменяются, выкинув сальто,

не заметит никто, ибо кажется часто, что здесь

даже небо намазано слоем густого асфальта



Этот город не верит давно ни любви, ни слезам -

верит в деньги и в них же влюблён. Бескорыстно.

Деньги - мера всего и всеобщий сезам,

открывающий двери и храмы. Вовеки и присно.



Здесь в сердцах пустота, а в глазах - фейс-контроль и дресс-код.

Смотрят, словно банкир на клиента, просящего ссуду.

Если б я ещё верил в какой-то счастливый исход,

это б не был исход, вероятнее - бегство отсюда.



Я рванул бы в рекламный раёк, я - прескверный москвич,

но люблю этот город, каким бы он ни был уродом.

Это просто стокгольмский синдром. Так кирпич

любит стену, в которую был по ошибке вмурован.



Здесь с годами морозы всё мягче. В душе - всё лютей.

Как гигантский циклоп, завершая открытие века,

он не может прозреть, потому что так много людей,

здесь, там много людей, но так мало, увы, - человека.



Мы замёрзнем в аду, потому что при жизни горим

на большой сковородке, покрытой дорожным тефлоном.



Здравствуй, я-уж-не-помню-какой-там-по-номеру-Рим,

ставший, как это свойственно им, Вавилоном.

(c) Иван Зеленцов